А птицы, хоть и держались далеко от собак, но не проявляли беспокойства.
Голуби вообще быстро привыкают к любому соседству, если оно не грозит им бедой или неприятностями. Прошлым летом в голубятню ко мне повадилась ходить старая крольчиха Агафьевна. Она забиралась в пустое гнездо и мирно дремала там все теплое время суток. Через день птицы даже и не смотрели на нее.
Пружинка очень скоро, быстрей собачек, разобралась в том, что голубей трогать нельзя.
Конечно, тут вот что важно: и собачки, и Пружинка были ребятишки и легко поддавались воспитанию. Со старыми собаками и кошкой я бы не отважился на такие опыты.
Но когда все уже было, кажется, хорошо, в голову пришла мысль, которая испортила всю радость от успеха. Ведь я мог загубить охотничьих собак! А вдруг они решили, что любая дичь для них под запретом?
И чтобы проверить свои опасения, я решил немедля отправиться на охоту.
Кончилось бабье лето. Шли последние дни теплого сентября.
И вот я стою в камышах, на берегу озера, ожидая рассвета.
Бой и Лада — на поводках, у моих ног. Спаниели жадно тянут воздух носами, порываются немедленно броситься куда-то за кем-то, чей запах рассеян тут всюду — над водой, на болотной грязи, в осоке. Хмельная кровь стучит сейчас в собачьих сердчишках, бьет в голову.
«Пойдут или не пойдут?» — думаю я, наблюдая за тем, как небо на востоке начинает скупо синеть, покрывается пеплом, желтеет.
Вот уже выплыли из камыша лысухи, туда-сюда заплавали, закачали головами, как игрушки. Лада прижмурила закрасневшие глаза, стянула мускулы загривка, взяла в себя воздух. Бой тоже сопит от нетерпения.
Но вот пошла настоящая утка. Откуда-то из полумрака со свистом падают на воду две пары чернядей. Я вскидываю ружье и нажимаю крючок, стараясь заметить, как примут выстрел собаки. И — мажу.
Ну, не беда! Главное-то я приметил. Ни Бой, ни Лада не испугались выстрела. Они в азарте дергают поводки и визжат, визжат, норовя немедленно броситься в дело.
Поднимается ветерок. Волна жадно сосет берег, наплескиваясь на сапоги.
Но спаниельки не обращают внимания на воду. Они вытянули морды в небо и, дрожа и поскуливая, ждут, когда снова засвистит дичь.
Из небольшой стаи кряковых я выбиваю старого селезня и тут же спускаю с поводков собак.
Через несколько минут Бой и Лада выскакивают на берег, и тяжелый Бой норовит вырвать у Лады утку, чтобы торжественно снести ее к хозяину.
Взяли, славные вы мои ребятишки!
Теперь можно покончить с охотой и немного потренировать собак.
Мы все уходим в ближний лесок, там я сбиваю несколько ворон и учу Ладу и Боя таскать мне поноску.
Дома с тревогой наблюдаю за собаками.
Не бросятся ли они теперь на голубей?
Нет, ведут себя смирно. Видно, все-таки дошло до их ребячьего ума, что там — на озере — одно, а тут — совсем другое. Тут — «Фу!».
Если бы вы заглянули ко мне уже следующей весной, то могли увидеть редкое и славное зрелище: за печкой вытянулись Бой и Лада; между ними, положив голову Бою на шелковое брюхо, лежит Пружинка. А возле их ног гуляют шоколадные бантовые голуби. Они воркуют, ухаживают друг за другом, клюют зерно.
Вот один из молодых голубей взлетел Бою на задние лапы, испуганно взмыл вверх, но вскоре опустился рядом. Походил, походил — и уже смелее взобрался на песика.
Бой лениво повел ухом, поднял голову и тут же положил ее на спину Пружинке.
И мне стало очень весело и забавно, что так дружно, по-братски живет вся моя артелька.
И еще я подумал, что вот совсем разные живые существа стали приятелями, а иные люди с людьми никак ужиться не могут.
Удивительно!
Утром я вышел на балкон подышать свежим воздухом. Нет, дело было, конечно, не в воздухе. Ждал одобрения и зависти мальчишек. Вы хотите знать почему? Сейчас объясню.
На голубинке меня уже признали за своего, завсегдатаи приподнимали фуражки, здороваясь, и я не мог пренебрегать этими знаками внимания. Нет, не мог!
Но если бы старики увидели мою голубятню из фанерных ящиков и стульев! Они, в лучшем случае, отвернулись бы от меня, покрыв несмываемым позором.
Значит, надо было срочно обзавестись голубятней. И мы построили ее по планам дяди Саши.
По его указке я закупил множество предметов, обременявших полки хозяйственного магазина. Тут были какие-то таинственные крючки, кольца, металлические пластинки, запоры и запорчики, стальные и веревочные сетки и даже зеркало. Зеркало, пояснил-дядя Саша, необходимо, чтобы видеть из окна наружную часть голубятни — загон.
Когда я пытался отказаться от иных железок и веревочек, старый слесарь сердился и намекал, что я еще не дорос до звания настоящего голубятника, и он, дядя Саша, зря со мной связался.
— Ну, ладно, дорасту, — пообещал я старику. — Успокойся.
Сооружение получилось у нас очень громоздкое, прочное, и дядя Саша заверил, что даже мои внуки, если они будут мальчишки, попользуются этой голубятней.
И вот я сидел на балконе и ждал одобрения.
Но мальчишки не шли. Вместо них явилась Марья Ивановна. Наш комендант. Вполне добродушная женщина, она сейчас почему-то была преисполнена грусти и сожаления.
— Сам участковый против, — сказала она. — Вид портится.
Сначала я онемел от неожиданности, но, собравшись с духом, попробовал защититься:
— Дорогая Марья Иванна! Голуби не могут испортить никакого вида. Они же красивы! Вспомните: молодые люди называют своих возлюбленных голубками. Не зря ведь!
— Мало ли как называют девушек, — не согласилась Мария Ивановна. — И кошечками. И солнышком. Я сама слышала. Так что же, теперь и кошек на балкон тащить?
Я был сражен наповал, и сердце продолжало биться только по привычке.
Тогда Мария Ивановна пожалела меня и проворчала:
— Ладно. Кого черт рогами под бока не пырял? Держите, если сам участковый не запретит.
Это уже была все-таки какая-то надежда. Проводив коменданта, я снова вышел на балкон и вскоре почти забыл о неприятном разговоре. Загородившись газетой, стал посматривать вокруг. Вот беда — ни одного мальчишки!
Но тут внизу кто-то остановился. Я чуть отодвинул газету и поглядел на незнакомца. У него было лицо, изрытое морщинами, и глубоко посаженные жесткие глаза. Мне показалось, я где-то видел этот взгляд.
Человек долго рассматривал голубятню, и, наконец, понимающе подмигнул мне:
— При своем дельце, значит?
По голосу я узнал человека. Окрестные мальчишки звали его Корягой, и он действительно походил на кривой суковатый пень, изъеденный временем. Коряга поторговывал козами, перепродавал старье. Иногда он заворачивал на голубинку, ведя на веревочке беглых охотничьих щенков. Свое дело Коряга-исполнял со страстью, с железным упорством кулака, зараженного мечтой о богатстве.
